22 июня 1941 года пятнадцатилетняя Юлатка проснулась от крика матери: «Вставайте, – говорила она Юлии и её старшей сестре. – По радио сказали, что война началась!» И действительно, через некоторое время девочки сами услышали, как радио, похожее на чёрную тарелку, голосом Левитана сообщало о вторжении немецких войск на территорию СССР.

Но жизнь семьи Зининых, в которой росла Юлия, мало изменилась. Конечно, в ряды Красной Армии забрали всех пригодных для службы мужчин, и город Астрахань опустел. Конечно, ввели карточную систему на продукты питания. Но всё-таки это были не все тяготы Великой Отечественной войны, и астраханцы это хорошо понимали.

Когда немец приближался к Сталинграду, в Астрахани иногда даже были слышны ужасные звуки боя: грохот, бомбёжка, стрельба. Приходилось заклеивать окна лентами, чтоб не дребезжали стёкла. «Но немцев мы не видели, не приходилось, слава богу, – рассказывает Юлия Михайловна. – Если бы фашисты захватили Астрахань, нас бы спалили заживо. Ведь у нас нефтеналивные цистерны стояли. Не дай боже, если б они туда попали снарядом каким-то, весь город погубили бы».

В 1942 году школу, в которую ходила Юлия Омельченко, закрыли. Туда свозили раненых. «Меня и старшую сестру девать было некуда. Вот отец и взял нас с ней работать на баржу». Но так как Юлии было всего пятнадцать и у неё не было паспорта (его выдавали только с шестнадцати), оформлять её как работника не хотели. Потому что тем, кто работал по карточкам,  выдавали больше хлеба. «Тогда мой отец пошёл сам в отдел кадров и добился того, чтобы меня взяли матросом на его баржу. Он был уважаемым человеком, пользовался авторитетом».

Работать на отцовской барже было непросто, тем более совсем ещё молодёнькой девушке. Но как ни сложна была работа, Юлия и её близкие находили минуты для развлечения. Вечером собирались вместе, играли на музыкальных инструментах, пели, танцевали. «Уже тогда мы стали понимать, что жизнь одна и прожить её нужно весело. Подо всё нужно приспосабливаться», – говорит Юлия Михайловна.

Однажды на своей барже отец Юлатки – Михаил Зинин – вместе с рабочими подходили к Сталинграду. В это время шли бои. «Мы смотрим, летит самолёт низко-низко. Мы ему ещё и кричим: «Наш ястребочек». А этот «ястребочек» круг сделал, улетел, а через несколько минут на смену ему бомбардировщик немецкий появился и как начал нас бомбить. Нашу баржу вёл пароход, он сразу к берегу стал прижиматься. Папа дал команду: «Быстро в лодку и на берег». Мы все кинулись к лодке, чтоб выбраться на сушу. А отец остался, сказал, что не может бросить свою баржу. Мы так плакали, что приходится отставлять его там одного. А по воде пламя! На поверхности Волги было разлито масло, топливо, они воспламенялись. Представьте себе: большое чёрное пятно на поверхности воды, которое вмиг загорается… И запах гари – мы задыхались».

Бомбы падали около кормы, оставляя  столбы воды после себя. До сих пор эта картина перед глазами у Юлии Омельченко. Лодка, в которой спасались работники баржи от бомбёжки, всё приближалась и приближалась к берегу «Это было так долго. Казалось, что мы никогда не пристанем». Но вот он берег, и все, кто был на лодке, побежали изо всех сил в лес, чтоб спрятаться от немецких самолётов. «Босиком, кто в чём был. На мне – лёгенький сарафанчик… В лесу мы провели всю ночь. Как раз в то время бомбили Сталинград. Ночь казалась днем: так светло было от постоянных взрывов, бомбёжек. Самолёты падали, взрывались. Чьи – наши или немецкие – было непонятно. Такое зарево стояло от того  огня. На это смотреть было страшно, я представлять не хочу, каково было во всём этом участвовать, – вспоминает Юлия Михайловна Омельченко. – А когда мы утром проснулись, смотрим, а все ноги, руки порезаны ветками деревьев. Но никакой боли мы не чувствовали. Так испугались».

Но в Сталинград нужно было довезти топливо, поэтому свой страшный путь пришлось продолжать. Впереди были и другие бомбёжки, но не такие сильные. Уже, когда баржа выходила из Сталинграда, на неё посыпался очередной град из немецких бомб. «Прижиматься к берегу было уже поздно. Мы смотрим, а бомбы, которые в нас летят – не попадают в баржу – всё мимо! Только когда мы уже возвратились домой, в Астрахань, мама сказала, что нас спасла икона божьей матери. Я до сих пор удивляюсь, как так? Всё горит кругом, взрывается, а мы целы-целёхоньки. Богородица нас спасла. Хотите верьте, хотите нет. Других объяснений этому я не знаю. Эта иконочка и сейчас со мной. Мама мне её отдала, когда я уезжала на Камчатку», – и Юлия Михайловна показывает мне скромную, маленькую икону, побывавшую в боях.

В следующий раз, когда предстояло плыть в Сталинград, немца уже не было. Работники баржи остановились на пристани. Юлия с подругой выходили на берег, там стояли только указатели, где можно пройти, а где нет. Берег был весь заминирован. «Нас пугали, чтоб мы туда не совались. Но этого и не надо было делать. И так было страшно: столько мёртвых людей там лежало! Мы по форме определяли – наши или нет. Для того чтобы пройти вдоль берега нужно было в буквальном смысле идти по трупам.

Помню, на берег пошли ребята ловить рыбу и подорвались на мине. Страшно было, ведь и мы и там с подружкой бегали. На их месте мог оказаться любой».

Все самые страшные события, которые произошли с Юлией и её семьёй в годы войны, были уже позади. Теперь о страшных бомбёжках, битвах семье Зининых приходилось слушать только по радио. «Голос Левитана до сих пор звучит в моей голове. То, с каким замиранием сердца мы ждали, внимали каждому его слову – не передать словами. Как он начнёт говорить, все наши вокруг радио собираются, слушают, что там происходит на фронте».

Кроме радио, о военных событиях узнавали из фронтовых писем. Сёстры Юлии переписывались с солдатами, друг друга они никогда не видели. «Тогда это было модно, что ли. Как они находили друг друга – я не знаю. Но как-то так по письмам и знакомились. Так обе мои сестры нашли своих мужей. А я ни с кем не переписывалась, мне как-то не до этого было, в пятнадцать лет».

В1944 году Юлию Омельченко уволили с танкера и приняли учеником кассира. Потом назначили  бухгалтером.

«В день Победы я как раз была на дежурстве, – рассказывает ветеран. – Вдруг поднялся какой-то шум, ничего не понятно. И я услышала: «Война кончилась!» И все плачут. Мало, кто мог удержать слёзы радости. Это было что-то невероятное, подобное видеть мне не приходилось. Нельзя передать словами, это нужно почувствовать. Я помню, мы собрались, пошли в магазин и купили бутылочку красного вина. Выпили за Победу».

После Победы в Великой Отечественной войне жизнь становилась всё ярче и красочнее для нашей героини. Работать приходилось неделя через неделю. Свободную неделю Юлия Михайловна посвящала вышивке. «Мне очень нравилось. Я считала, что это моё призвание. Папа посмотрел на мои вышивки, говорит маме: «Давай купим Юлатке машинку». И они мне купили зингеровскую швейную машинку. Хорошую, дорогую по тем временам. Меня и женщина, которая вышивкой занималась, учила. Благодаря ей я многое умею. Я до сих пор большой любитель вышивать. Жаль, что руки не работают».

Своими вышивками Юлия покорила своего будущего мужа, Виктора. «Меня решили сосватать ему. Назначили день, приезжают ко мне в гости. А у меня дома всё  вышивках. На диване, на кресле – всё сама делала. Всё белоснежное, накрахмаленное. На столе расшитая скатерть, на креслах расшитые чехлы. Но он тоже всячески показывал, что и он не простой какой-то, что обеспеченный человек. Так нас и сосватали. Стал приезжать, один раз, второй. А потом предложение сделал. Мама, конечно, была против, ведь Витя был старше меня на тринадцать лет. Но какой он был крепкий, здоровый, красивый. Мама стала настаивать, чтобы мы повенчались. Он был готов на всё, чтобы меня в жёны взять. Обо всём договорился: о венчании, о регистрации. А потом у нас было свадебное путешествие, в конце которого мы и приехали сюда, в Петропавловск-Камчатский. Это был январь 1960 года».

В 1961 году у Юлии и Виктора родился сын. «Скоро будем отмечать его день рождения – 15 июля».

Сейчас Юлия Омельченко проводит много времени на даче: свежий воздух и цветы – всё это помогает ей набираться сил. Родные иногда уговаривают продать дачу, но Юлия Михайловна ни в какую. «Ну и пусть эта дача уже совсем заросла, зато мне там хорошо. Хорошо собираться вмесите с ветеранами, хорошо петь любимые песни, плясать столько, сколько позволяет здоровье».

Ольга Маринкина