Рассказывая о своей жизни в годы Великой Отечественной войны, Зинаида Фёдоровна Сальникова не упускает ни одной мелочи. «Я всё запомнила. Забыть такое нельзя», – говорит она.

В её рассказе встречаются разные люди: и предатель из родного села, и немецкий офицер, помогающий захваченным деревенским жителям, и председатель совхоза, готовая идти в партизанские отряды, и маленькая девочка, сбежавшая из немецкого плена…

***

«Я родилась в Казахстане в городе Джимбек. Своего отца я почти не помню, знаю только то, что его посадили в тюрьму. А за что – я ни сном, ни духом… Я тогда совсем маленькая была. После того, как отца посадили, мы с мамой ушли из родного  города искать, как говорится, в поле ветра, где лучше жить. Направились в Ленинградскую область. Мама была беременна.

Я помню, как до станции меня вёз хлебовоз, мама должна была прийти позже. Но не пришла. Меня оставили на лотке, где продавали хлеб. Там я пробыла одна целую ночь. Утром пришли продавцы, посмотрели на меня, пожалели, дали мне какую-то булку, попить…

Мама и к вечеру не пришла. Меня отдали в детский дом. Там я пробыла целый год. В 1934 году я снова была с мамой, она нашла и забрала меня. К тому времени родился братик Коля.

Когда мне исполнилось девять лет, я пошла в школу. Мама работала заведующей детским садом и яслями. Мамин брат ещё тогда звал нас на Камчатку, но мы всё как-то отказывались. 

 За год до начала войны мы переехали в Краснодарский край, в посёлок, который находился недалеко от Анапы. Мама уже переучилась на трактористку, комбайнёра, хотя она окончила всего два класса.

Для неё, как для комбайнера, в этом щедром крае, где всё, что ни посадишь, растёт, было много работы. Мы переехали туда втроём: мама, брат Коля и я. Мы нашли квартиру, жили в одной комнате. Прожили мы там меньше года, а потом… А потом началась война».

***

«О начале войны мы узнали по радио. У нас было два круглых громкоговорителя на всё село: в школе и у председателя колхоза. Странно, но мы даже и не удивились такой вести. Как будто чувствовали…

Поначалу жизнь не изменилась: так же работали, так же учились. Но потом нашего учителя забрали на фронт. Мы где-то около полугода были предоставлены сами себе. Помогали родителям по колхозу и все.

Незадолго перед оккупацией немцев к нам приехали какие-то учёные с Москвы. Искали чего-то. Они работали на берегу моря. На тех местах, где была раньше вода.

Мы к ним набирались в бригады помощниками. Провода протягивали, колышки забивали. У них были специальные приборы, по которым они изучали что-то. Что – никто не знал. Я их однажды спросила: «Что вы ищете?» А они нам: «Сами не знаем». Вот как всё секретно было!

Но немец подходил ближе и ближе. Учёные и улетели, бросив всё. Нашли они – не нашли, что искали, так до сих пор и не известно».

***

«Наша председатель, женщина с грубым, мужским голосом, как-то собрала нас и говорит: «Скоро немцы будут здесь. Кто пойдёт в партизаны?» Мы с девчонками договорились, что пойдём. Многие собирались. Военные, которые отступали, нам оставили всё оружие. Понимали, что мы, как партизаны можем помочь, ведь в Краснодарском крае леса много, партизанам есть, где разгуляться.

Но нашу председатель обобрали местные кубанские казаки -  забрали у неё всё то оружие, которое ей оставили военные. Кто-то проговорился им, предателей было достаточно.

Она потом и говорит нам: «Не пойдём мы в партизаны. Не с чем теперь».

Потом нашего председателя убили. Не выдержала она немецких оскорблений – плюнула в лицо кому-то командиру…

Помню ещё, нам рассказывали, что одна женщина из соседнего посёлка оставила своего ребёнка и ушла в партизаны. Под конец войны она не выдержала и решила навестить его. Немцы её поймали и расстреляли. С партизанами они были очень жестоки, ненавидели их».

***

«Когда наши отступали, взрывали все мосты, железные дороги. Но, несмотря на это, немцы до нас добрались быстро. И правильно! Это наши всё пешком, а у этих – большие крытые машины, мотоциклы с люльками, только минёры пешком шли. Когда немцы появились из наших солдат оставались только пленные. Ой, как фашисты издевались над ними, никого не щадили. Не то что говорить -  вспоминать страшно…

В посёлке они стояли около двух лет. Из жилья нас выгнали. Неважно с детьми ли ты или без – на улицу в чём есть. Мы чуть ли ни в норах жили.

Фашисты жили на всём готовеньком. Ели наш скот, выращенные нами овощи, фрукты, спали на наших постелях.

Страшно представить, что творилось там, где климат был суровее, ведь у нас постоянно тепло, снега зимой не бывало, всё растёт. Нам не пришлось сильно голодать, умирать от холода… Но приходились терпеть унижения и побои.

Немцы заставляли нас копать танковые рвы. Они, дураки, хотели, чтоб мы копали над морем. Мы копаем, а там песок, он обсыпается. Мы объясняем командирам, мол, ровно откопать нельзя – песок обсыпается. А они и слушать не хотят, только высекали за то, что песок обвалился. А после этого опять работать заставляли. Но тем, кто работал, они давали по 300 граммов маргарина, сахарин и муки по три килограмма в месяц. Мама у меня болела, мне приходилось работать одной на всю семью».

***

«У нас в посёлке появился один предатель. Он рассказывал немцам, у кого что можно отобрать. Вот дурень шестидесятилетний! У него сын на фронте воюет, не стыдно же было человеку. А он всё оправдывался: «Я больше двадцати лет под советским гнётом ходил. Хватит с меня! Теперь моё право».

Помню, он рассказал немцам, что у нас осталась ода курица. Мама её уберегла, мы из неё суп собирались сварить. Вот драка была за ту курицу! Мать держит её за туловище, фашист схватил за лапы. А дело было на пороге дома. Мама взяла и захлопнула дверь и закрыла её на шпингалеты. Так у немцев только лапы от нашей курицы и остались. Эту курицу съели мы».

***

«А какие же немцы вшивые были! Это кошмар какой-то. Они не мылись. Покупаться можно было только в море. Мы-то как-то умудрялись греть воду: то на солнышке, то на печке.

Немцы злились, что нас эта зараза обошла стороной. Решили мстить что ли… Кидали своих вшей в колодцы с питьевой водой. Набираешь ведро – а там полно их нечисти! Но мы цедили через марлю, чтобы не умереть от жажды. Фашисты, наверное, тоже. Ни себе ни людям. Уже после войны мы полностью прочистили все колодцы».

***

«Со всех деревень и посёлков фашисты собирали детей и куда-то их увозили. Куда, зачем – никто не знал. Так к ним попала одна соседская девчоночка, кажется, её звали Рая, ей было около трёх годиков. Она рассказывала, что немцы их хорошо кормили, давали много шоколада. А потом выкачивали из них кровь. Это уже потом мы узнали, что кровь нужна была для своих раненных солдат. Тех детей, которые не выдерживали этого, убивали, выбрасывали из поезда, который шёл на полном ходу.

Жили дети в каком-то лесном доме. Однажды наши солдаты, заметив там немца, стали бомбить тот домик. Все разбежались кто куда. Большинство детей вернулось обратно, потому что идти было некуда. Но та девочка осталась в лесу. Через несколько дней её нашла какая-то женщина, Рая лежала без сознания. Дождавшись ночи, та женщина забрала ребёнка в свой дом. Если бы немцы узнали, что кто-то приютил у себя девочку, могли расстрелять. Гулять Рая могла только ночью. Ночи-то у нас тёмные-тёмные.

Когда девочку вернули в наш поселок, и она всё это рассказывала, мы не могли сдержать своих слёз. И дети, и взрослые».

***

«Меня заставили белить комнату для румын. Они куда-то уехали, а я осталась одна. Смотрю, стоят их сумки, а в них – карты с нашими городами, деревнями, реками… Я взяла и сожгла эти карты. Нечего им на нашей земле хозяйничать! А комнату я им покрасила полосками. Добавила в краску жёлтой глины – пусть любуются.

Меня потом нашли, высекли до полусмерти, но я не жалею о том, что сделала. Подружки мои больше за меня боялись, чем я сама».

***

«Но и среди немцев оказались хорошие люди. Один часовой, кажется, он был офицером, нам помогал, как мог. Его звали Германом. Он мне часто говорил: «Зинка, ты боевая, молчи! Терпи. Скажешь чего не так, тебя немцы сразу убьют». А немцы нас провоцировали постоянно. Называли сталинцами, русскими свиньями. Они ждали, что мы им в ответ гадость какую скажем, но мы терпели, знали, что они специально искали повод, чтоб не только на словах поиздеваться над нами.

Тот часовой, что нам помогал, однажды показывал нам их машины. Кнопку нажмёт, а оттуда постель выдвигается, пышная, с перинами. Нам такая только и снилась. А меня как будто за язык кто тянет: «А это всё наше! Советское! Это же вы у нас и отобрали». А он мне: «Зинка, не кричи. Вдруг кто услышит. Я понимаю. Конечно, это всё ваше».

Бывало, как офицеры спать лягут, Герман меня зовёт: «Зинка, пойдём. И возьми с собой кастрюлю побольше». Он мне в неё мяса с горохом наложил, то, что немцы постоянно ели. Надел на меня фуфайку, и под ней спрятал две буханки хлеба. Приговаривал: «Чтоб всем хватило».

Хороший человек был тот часовой. Постоянно говорил нам: «Потерпите ещё немного. Недолго осталось». Он нам всё время помогал: и с продуктами, и добрым словом».

***

«Два года стояли немцы у нас. А когда наши стали наступать, удирали, как могли. Напоследок они заминировали четыре кургана близ нашего посёлка, чтоб наших задержать. Об этом мы узнали от одного молодого немецкого солдата. Он подошёл к нам с девчатами, поздоровался, узнал наши имена. А потом сказал, что завтра утром прибудет советская разведка и что на курганах заложены мины. «Завтра здесь будут ваши, вы им передайте».

Мы всё передали нашим, рассказали, по какой дороге можно объехать заминированные курганы. Там уж немцам несладко пришлось…

С тех пор наш посёлок стал свободным от гнёта фашистов. Но мы продолжали работать для советских солдат, всячески помогали им, нашим освободителям».

***

«Сразу после войны – в 1946 году – мы переехали на Камчатку к маминому брату, который давно нас звал к себе. Я здесь более тридцати лет проработала. Сначала  в торговле, потом на почте. Меня постоянно хвалили за добросовестный труд, я получала грамоты, поощрения, благодарности. Мою фотографию не снимали с доски почёта.

Мне-то ведь не привыкать было трудиться. Я была, ох, какая боевая. И даже после войны».

Беседовала Ольга Маринкина